Пианисты советской эпохи

Рихтер начал увлекаться музыкой еще в раннем детстве. Он не только старательно занимался фортепиано под руководством отца, но и серьезно подходил к тому, что и как он играл.

К системным занятиям, впрочем, Рихтер пришел довольно поздно. В 22 года он переехал в Москву и стал учеником Генриха Нейгауза. К тому времени Святослав Рихтер был уже абсолютно сложившимся пианистом с огромным музыкальным кругозором. Нейгауз писал об ученике: «Он смолоду обнаруживал такое великолепное понимание музыки, столько вмещал ее в своей голове, обладая при этом чудесным природным пианизмом, что приходилось поступать согласно пословице: ученого учить — только портить». Нейгауз был для Рихтера скорее старшим мудрым другом, чем преподавателем в привычном понимании слова.

Столичный дебют пианиста состоялся в 1940 году: 26 ноября он исполнил Шестую сонату Сергея Прокофьева. Рихтер стал вторым ее исполнителем — первым был сам автор. Затем последовал столь же ответственный концерт: исполнение прокофьевского Пятого концерта. Об этом событии сам Рихтер писал: «Я был счастлив. В 22 года я решил, что буду пианистом, и вот, в 25 лет, играю сочинение, которое никто, кроме автора, не исполнял».

Рихтеру было интересно работать с произведениями «без репутации», — которые мало кто знал. Нейгауз так говорит о рихтеровском репертуаре:

Стремясь на каждом концерте играть что-то новое, Рихтер сразу после выступления садился заниматься и готовить следующую программу. В поздние годы пианист играл на концертах по нотам: ему жаль было тратить время на заучивание наизусть. «Сэкономленные» часы он посвящал изучению нового репертуара.

Одним из главных достижений Рихтера были «Декабрьские вечера» в ГМИИ имени Пушкина. Ирина Антонова, тогда директор Пушкинского музея и соавтор «Вечеров», вспоминала, как важно было Рихтеру показать людям единство культуры через синтез изобразительных искусств, музыки и поэзии. «Декабрьские вечера» до сих пор проходят в музее каждый год…

Если Рихтер вошел в мир большой музыки уже зрелым человеком, то о Гилельсе заговорили, когда ему было всего шестнадцать. Выдающийся пианист Артур Рубинштейн так вспоминает встречу с Эмилем, тогда еще юным студентом Одесской консерватории: «Директор консерватории представил мне небольшого роста рыжеволосого мальчика, который смущенно подал мне руку и тотчас же сел за рояль. После первых же тактов «Аппассионаты» я почувствовал, что передо мной щедро одаренный талант».

Одним из ярких художественных впечатлений своей жизни называл Яков Флиер выступление шестнадцатилетнего Эмиля на Первом всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей. Он исполнял сложнейшие сочинения Баха, Брамса, Листа, Равеля.

Окончив в 1935 году Одесскую консерваторию по классу Берты Рейнгбальд, Эмиль в течение трех лет оттачивал мастерство под руководством Генриха Нейгауза в Школе высшего художественного мастерства при Московской консерватории. Отношения с новым наставником складывались непросто, Гилельс чувствовал себя «гадким утенком», скучал по занятиям с Рейнгбальд. Для него она была «Учителем с большой буквы». Но у Нейгауза он научился многому: предельно внимательному отношению к нотному тексту, умению работать с новым репертуаром.

Гилельс играл музыку всех эпох — от композиторов эпохи барокко Жан-Филиппа Рамо и Доменико Скарлатти до современных ему Прокофьева и Шостаковича. Из классической музыки постоянными спутниками пианиста были сочинения Моцарта и Бетховена.

Гилельс был одним из первых советских музыкантов, который получил возможность много играть за рубежом. Иногда он проводил в зарубежных гастролях по нескольку месяцев в год.

Пианист считал, что преподавание и участие в работе жюри различных конкурсов отвлекают его от главного дела жизни, поэтому со временем совсем отказался от этого. К каждому своему концерту он относился с трепетом.

Владимир Софроницкий родился в Петербурге, в артистической семье. Его предками были художник-портретист Владимир Боровиковский и украинский поэт Лев Боровиковский. Все женщины в семье были музыкальны, играли на фортепиано, пели. Отец будущего пианиста Владимир Софроницкий хотя и был преподавателем математики (по некоторым источникам — физики), поддерживал общий семейный интерес к прекрасному.

Софроницкий исполнял музыку многих композиторов: Фридерика Шопена и Франца Шуберта, Сергея Прокофьева и Дмитрия Шостаковича. Но всю жизнь он с особым трепетом относился к творчеству Александра Скрябина. Пианист говорил, что ему бесконечно дорога каждая его нота, каждая пауза.

К моменту окончания консерватории Владимир Софроницкий был уже зрелым музыкантом, со своими предпочтениями в музыке и взглядом на нее. Сразу же он был приглашен в Петроградскую филармонию. По всей стране концерты с его участием проходили с небывалым успехом.

Великая Отечественная война застала пианиста в Ленинграде. Он давал концерты в ледяных залах, полуголодный. Весной 1942 года его эвакуировали в Москву. Едва восстановив силы, он вернулся к концертной деятельности, а чуть позже начал заниматься со студентами Московской консерватории.

Софроницкий был лишен «звездной болезни» и постоянно сомневался в себе, был крайне нестабильным исполнителем: мог перенести начало концерта, отказаться от второго отделения, вовсе отменить выступление — но публика прощала ему все. Пианист Генрих Нейгауз называл Софроницкого «бесподобным поэтом фортепиано»: «Печать чего-то необыкновенного, иногда почти сверхъестественного, таинственного, необъяснимого и властно влекущего к себе всегда лежит на его игре». Софроницкий завораживал аудиторию точностью попадания в «нерв», одухотворенностью своего исполнения. По воспоминаниям слушателей, между пианистом и аудиторией устанавливалась невидимая, но всеми ощущаемая связь. Часто по окончании концертов директор просил уже уехавшего Софроницкого вернуться: загипнотизированные зрители отказывались покидать зал и требовали музыканта на очередной бис.

Выдающаяся пианистка Мария Юдина, окончившая консерваторию вместе с Владимиром Софроницким, отзывалась о нем так: «Он весь — в стремлении к бесконечному и в полном равнодушии к житейскому морю и полнейшей беспомощности в таковом».

Однажды Владимир Софроницкий сочинил шуточный палиндром: «Велик Оборин, он и робок и Лев». В нем есть изрядная доля правды: Оборин, как лев, защищал в 1927 году честь страны на Первом Международном конкурсе пианистов имени Шопена. Но был скромен в интерпретации музыкальных шедевров, никогда не позволял себе виртуозной удали.

Достойное выступление советских музыкантов на международном конкурсе было делом политического престижа страны. Поэтому, когда стало известно о сенсационной победе Оборина, в Большом зале Московской консерватории остановили концерт, чтобы сообщить публике эту новость. Зал встал.

Подготовка к конкурсу проходила в экстремально короткие сроки. Помогало упорство и то, что язык шопеновских произведений был словно родным для Льва Оборина.

В репертуар Оборина всегда входили произведения Людвига ван Бетховена, Франца Шуберта, Сергея Рахманинова. Во многом благодаря ему «Времена года» Петра Чайковского закрепились в концертном репертуаре пианистов. Он одним из первых обратился к Третьему фортепианному концерту Сергея Прокофьева, стал первым интерпретатором Концерта для фортепиано с оркестром Арама Хачатуряна.

Оборин часто выступал вместе с другими музыкантами: в дуэте с великим скрипачом Давидом Ойстрахом он исполнил, к примеру, сонаты Шуберта. Оборину и Ойстраху Прокофьев доверил премьеру своей Первой сонаты для скрипки и фортепиано. Когда к ним присоединялся виолончелист Святослав Кнушевицкий, рождались удивительные интерпретации трио Бетховена, Шуберта, Шостаковича.

Оборин воспитал целое поколение виртуозных музыкантов: из его класса консерватории вышли такие яркие личности, как Владимир Ашкенази, Михаил Воскресенский, Геннадий Рождественский, Борис Чайковский, Тигран Алиханов.

Путь Флиера к музыкальным вершинам начался в подмосковном городе Орехово-Зуево со спонтанных уроков матери. На регулярных музыкальных занятиях настояла его кузина, студентка Московской консерватории, куда вскоре поступил и сам Флиер. Он занимался с увлечением, старанием, но настоящий прорыв в игре Якова случился на третьем курсе, когда его принял в свой класс Константин Игумнов. Для выпускного экзамена молодой пианист выбрал Третий концерт Рахманинова. Игумнов был против: он считал, что это произведение под силу двум-трем пианистам в стране. Флиер был настойчив — и победил. Музыка Рахманинова стала частью его жизни.

После триумфов на нескольких крупных конкурсах он много выступал, не прекращая играть и в военные годы: с 1941 года он давал концерты в госпиталях, воинских частях, даже в блокадном Ленинграде. После войны музыканта ожидало еще одно испытание: из-за проблем с правой рукой он был вынужден прекратить выступления. Восстановиться Флиеру помогли его оптимизм и преподавание в Московской консерватории.

В 1970-е годы в жизни Флиера особое место заняла музыка Шопена. Последнее музыкальное откровение мастера — запись шопеновских мазурок в Большом зале Московской консерватории. Излишне строгий к себе, он хотел переписать несколько пьес — но так и не успел.